Есть люди, к которым нельзя оставаться равнодушным: кто-то их боготворит, а кто-то в недоумении ругает. Запорожская художница и скульпторка Ксения Платанова – как раз из таких людей. Ее страница в Facebook полна провокативных постов, а в ее квартире живут лысый кот и причудливые куклы. 061 побывал в гостях у художницы и убедился, что Ксения вовсе не инопланетянка, но жизнь у нее и правда интересная.
Мое детство не было прекрасным, но, к счастью, меня почти не ограничивали, я была свободным ребенком и делала, что хотела. Мне никто ничего не навязывал, никто не говорил, с чем я должна играть, какие у меня должны быть куклы – я их делала сама. С этого все и началось: меня не устраивали игрушки, которые мне покупали, хотя и выбор их тогда был невелик, неинтересные были куклы и мишки.
Поэтому я отрывала от мишек головы и приставляла к куклам, создавая такие существа, которые меня устраивали, которые будоражили мое воображение и не были скучными.
Родители, к счастью, это не пресекали. Не сказать, что они были в восторге. Моя мама вообще удивительный челловек: она друг, партнер с детства и по сегодняшний день. Она с удивлением замечала эти странные игры странных персонажей, но не комментировала и не запрещала.
Выбор профессии тоже был самостоятельным. Меня интересовала философия, я собиралась в этом направлении развиваться, но рано вышла замуж, и на этом все закончилось. С высшим образованием не задалось. Потом подумала, что философией никак не заработаешь на хлеб. Я уже посмотрела на отношения в браке и поняла, что надо зарабатывать, что деньги нужны здесь и сейчас, а не потом гипотетически, что я должна освоить какой-то ручной труд – профессию, которая будет меня кормить, пока я буду думать о чем-то еще.
Я получила образование парикмахера, стала зарабатывать этим ручным, достаточно тяжелым, но интересным трудом. Потом я хотела стать дизайнером, собиралась поступать в Киев, но не сложилось. Отсутствие диплома дизайнера никак не помешало мне создавать кукол.
Все-таки слово "куклы" меня коробит немножко, потому что оно ассоциируется с тем, во что играют. А у меня это самостоятельные персонажи, которые из меня выходят.
Можно сказать, что это и автопортреты, потому что это часть меня, и они выходят спонтанно, безболезненно.
Они меня освобождают, я им очень благодарна за это, и я к ним отношусь просто как к продуктам жизнедеятельности, которые еще могут кого-то радовать. Поэтому я и расстаюсь с ними спокойно, и в то же время мне нравится на них смотреть, хотя бывает, что они меня раздражают – с каждым личные отношения. И это стало не то, чтобы хобби (тоже дурацкое слово), но я без этого не могу: я делаю это в любое время, свободное от основной работы. Это то, что я не могу не делать. Я просто сажусь, и они из меня выходят, какой бы материал в руки я ни взяла.
Это может быть бумага, глина, текстиль, запекаемый пластик – я люблю работать с новыми материалами, потому что материал диктует, он учит. И когда ты мнешь, рвешь, клеишь, это запускает механизм. Я начинаю трогать что-то, и у меня рождается образ.
Нет никакого эскиза или макета. Конечно, когда я делала маски для театра, понятное дело, что есть то, от чего я отталкиваюсь: текст, пожелания драматурга. Но если я делаю для себя, если я должна успокоиться, выдохнуть и выпустить что-то, что накопилось внутри, тогда я просто чувствую, что бы я сейчас хотела потрогать, трогаю этот материал – и из него начинает рождаться этот персонаж.
Эти лица и из моего личного ощущения, и из того, что я вижу – это реакция на события, которые происходят в сегодняшнем дне.
Что-то ты понимаешь, а что-то нет, на что-то ты реагируешь, а на что-то не реагируешь.
Если ты не считаешь это искусством, значит ты не чувствуешь отклика внутри. Если это кому-то нужно, – а обязательно есть люди, которые в этом что-то видят – значит, оно имеет право на существование.
Мы живем сложное время, но как раз в эти сложные времена появляется очень много интересных, разносторонних и ярких людей – удивительно, что они что-то делают, несмотря на весь ужас, который сейчас происходит. И руки у них не опускаются.
В этот момент в другой комнате кот-сфинкс цепляется за ткань и переворачивает стул. Ксюша сетует, что он постоянно все переворачивает, но существо, говорит, удивительное.
Сфинкс идеально вписывается в обстановку квартиры-студии с картинами, куклами и масками. Но если к "голому" коту привыкаешь быстро, то с наготой души все гораздо сложнее.
Маски и куклы напоминают людей, если с них снять какие-то социальные отпечатки и кожу. Они абсолютно обнажены. Это существа, которые показывают, как мы выглядим без маски.
У каждого из нас есть маски: у кого-то десяток, у кого-то сотни. Невозможно жить без них, потому что, если ты не будешь их носить, ты не сможешь долго в этом мире находиться. Увы, это необходимость. Я к этому абсолютно нормально отношусь, у меня их тоже есть очень много.
Я знаю, к кому в какой маске подойти, перед кем какую снять.
Очень радует, когда ты находишь людей, в общении с которыми ты можешь быть в своей самой хрупкой, кожистой и рыхленькой полумаске – это большая удача.
Но на сегодняшний день я не знаю такого человека, перед которым я могла бы быть максимально обнажена. Я даже не знаю, нужно ли это.
Моя семья первой видит все мои объекты в зачаточном состоянии и в итоге. Я примеряю эти маски, фотографирую на своих детях – они никогда не пугаются. Был такой смешной случай, когда мы смотрели фильм "Дом странных детей" Бертона, и там были достаточно пугающие моменты. Дети вздрагивали, и я спрашивала: "Мы точно будем продолжать? Вам точно не страшно?". И одна из моих дочерей ответила: "Мама, нам после твоих кукол уже ничего не страшно" (смеется, – 061).
Я рада, что это так. Они поддерживают, они любят это все. А мама, может, не всегда все до конца понимает, но она никогда меня не оттолкнет, как бы я ни выглядела. Это не только о масках, но и о жизненных ситуациях. Такая безусловная любовь. У меня такая мама – мне повезло.
Если бы я была настроена зарабатывать, то я бы делала другие вещи. Я понимаю, что я делаю то, что вряд ли здесь и сейчас может продаваться.
Я хорошо зарабатывала, когда делала портретные куклы, но это ведь не совсем искусство. Потому что ты делаешь исключительно то, что хочет заказчик – мало кто дает свободу.
Хотя в ремесле нет ничего плохого, у меня нет амбиций непризнанного гения. Те покупатели, которые у меня были, сейчас занимаются другими вещами – они пытаются удержаться на плаву. Сейчас покупать искусство, тем более, такое, как мое – это не очень разумно. И я это понимаю.
Не так давно Ксения начала создавать портреты из еды – не на продажу, а для подарков. А началось увлечение с весьма необычной ситуации.
Первым моим портретом из еды стал портрет Тараса Григорьевича Шевченко. Это была смешная история, резонансная. Я сделала Тараса Григорьевича 7 марта и выложила в соцсеть. Подтолкнули к этому дискуссии из серии "Отмечать нам 8 марта или отмечать день рождения Кобзаря?" – что в сегодняшней реальности очень нужно украинцам: женский – "мимозный",как многие воспринимают – день или все-таки Кобзарь.
Я очень не люблю, когда мне навязывают патриотизм так, как его кто-то видит, и диктуют, что я должна чувствовать, когда смотрю на портрет Шевченко. У меня совершенно другой взгляд: я всегда смотрела на его вортник и шапку и думала, что они странные.
С чего все началось: у меня была собака беременна, я ее очень любила и готова была сделать для нее все, что угодно. И мне сказали, что нужно давать ей коровий желудок, потому что он богат витаминами и лучше всяких магазинных витаминов.
Когда я купила этот коровий желудок, вывернула его в ванной (это дичайшая вонь!) и посмотрела – это было похоже на мех у Тараса Шевченко на воротнике и на шапке. Один в один.
В какой-то момент у меня в голове все складывается: вот этот материал, эти воротник и шапка, сало как национальный продукт… И я решила 7 числа выложить портрет с ма-а-аленькой веточкой мимозы – такой незначительной, накануне 8 марта как отражение этого "Видали мы вас с вашими женскими правами". Мимозу я сделала из покрашенного черного перца и веточки укропа. По-моему, все концептуально.
Коровий желудок – это символ того, что для многих украинцев Шевченко является священной коровой – неприкосновенной священной коровой.
И судя по количеству лайков, многим это было понятно. Были перепосты, публикации в газетах. Но нашелся человек, который написал на своей странице: "вот он – патриотизм по-запорожски", обратите внимание, "шановне панство". Мол, как это нужно ненавидеть Украину, чтоб "таке наробить". Я даже у себя на странице разместила это – чтоб посмеяться. Я собиралась ему ответить, но сначала сказала: "У меня сегодня праздник – 8 марта – Международный день за свои права. Я сейчас отмечу, а потом вам обязательно напишу".
Но мне не пришлось, потому что там столько людей начали вступаться за меня и объяснять ему по поводу иронии, что я посчитала свой ответ лишним.
После этого портрета Шевченко я не собиралась продолжать. Но потом решила сделать еще свой портрет из селедки, потому что очень ее люблю, и она всегда есть на моем столе в разных вариациях – гостям нравится.
Согласитесь, сделать автопортрет не из лепестков роз, а из селедки – это достаточно самоироничный жест.
Я разместила это у себя на странице, и после этого меня понесло. Мне понравилось бросать себе вызов, выбирая неожиданные продукты, ведь до этого я никогда с салом или селедкой в таком плане не работала. Я начала делать портреты ко дню рождения моих близких людей, которые не обидятся.
Те продукты, которые я использую, конечно же, связаны с этим человеком: с его предпочтениями или с его какими-то особенностями. Например, для портрета Инги Борисовны (Эстеркиной, – 061) я выбрала кошерные продукты. Основным материалом был хумус.
Для Наташи Лобач делала портрет из овощей и сыра, потому что она вегетарианка. Кроме того, там есть борщ как икона в хлебном окладе (ее любимый – "Литовский"). А почему борщ? Потому что Наташа готова есть борщ на завтрак, обед и ужин. Она обожает борщ, если он не с мясом. Я попросила маму сварить немного для объекта – мама всегда делает все, о чем я ее прошу, она удивительный компаньон. Я сделала портрет на стекле, под стекло поставила этот борщ.
Как я это все снимаю – это отдельный разговор. У меня истерика каждый раз. Недавно у меня даже был нервный срыв, аж до температуры.
Мама тогда сказала, что если я еще раз возьмусь за какой-то портрет, она обзвонит всех, у кого накануне день рождения и будет просить, чтобы они мне звонили и отказывались от таких подарков.
Это было после портрета из теста. Такие портреты делаются в течение дня, потому что многие продукты теряют необходимый внешний вид при длительном хранении: с селедкой или мясом еще можно поработать после разморозки, а если это хумус или сметана, то все скукожится и потрескается.
Если я начала делать портрет утром, то я должна закончить в обед и, пока есть солнечный свет, снять – у меня нет такой техники, чтобы фотографировать в плохих условиях. Поэтому я работаю в истерике и панике, если остается мало времени, а с продуктами не получается. Хотя друзья не обиделись бы, если бы я подарила это позже.
Так вот с портретом из теста были проблемы: оно росло на глазах, потому что дрожжевое. А ингредиент этот я выбрала, потому что моя подруга делает очень вкусное тесто для пиццы. Я абсолютно не учла, что тонкий слой теста будет расти на объекте и набухать.
Пока я решила сделать перерыв с портретами, потому что они мне болезненно даются. У меня сейчас есть новые проекты, предстоит много работы. Но об этом пока рано рассказывать.
Беседовала Екатерина Майборода, фото Славы Чиженка
Фото с детьми и мамой из архива Ксении Платановой