Юрий Батаев уже больше 37 лет занимается подводными погружениями. Начинал он как водолаз-инструктор, после – стал заниматься дайвингом и обучал людей, а в какой-то момент подводные исследования стали неотделимой частью его жизни. Мы пообщались с ним о подводных экспедициях, ушедшим под воду поселке Айнлаге, любви к подводным тайнам, затонувших кораблях, кладоискателях и занятиях с детьми.
– У вас много регалий – мастер спорта, водолаз-инструктор, дайвер, блогер, подводный исследователь, фотограф. В первую очередь Юрий Батаев он кто?
Основная профессия – это водолаз-инструктор, водолаз 1 класса III группы специализации. В прошлом, наверное.
– Сколько лет профессионального стажа у вас за спиной?
В этом году будет 37 лет. Просто водолазный стаж сам по себе меньше, как водолаз-инструктор или водолаз первого класса. Через несколько месяцев исполнится ровно 10 лет, как я на пенсии. В этой сфере есть жесткие ограничения, и водолаз не может работать больше, чем установленный пенсионный возраст. Там есть, конечно, свои редкие исключения, когда человека вообще невозможно заменить (хотя вроде, как и нет незаменимых людей). Одновременно с этим на пенсии не позволяют работать врачи – раз пенсионный возраст настал, как правило медкомиссию не проходишь, врачи не пропускают и говорят просто: «на этом все, спасибо, на заслуженный отдых». Поэтому сама водолазная деятельность у меня закончилась уже давно, но, с другой стороны, «дайвер» в переводе с английского языка – это и есть водолаз. Просто надо разделять коммерческую и любительскую водолазную деятельность. Сейчас я продолжаю активно погружаться, хотя это понятие относительное. Потому, что еще 7 лет назад я погружался активнее. У меня был свой дайвинг-центр. Это была моя коммерческая деятельность. По этой причине я вынужден был часто погружаться, поскольку это и была моя работа.
– Как часто погружаетесь сейчас?
Стараюсь делать это хотя бы пару раз в неделю. Потому, что если сейчас я далеко не во всю свою одежду влезаю, если буду погружаться реже, то я просто не смогу надеть водолазный костюм. В этом случае моя деятельность закончится окончательно (смеется).
– Вы упомянули, что у вас был собственный дайв-центр, что с ним произошло?
С ним произошло то же самое, что и с Крымом
– То есть он размещался на территории Крыма и после его временной оккупации прекратил существование?
Да. Я был его владельцем и работал инструктором по дайвингу. Если брать юридическую сторону, то был частным предпринимателем, как все обычные люди, только вид деятельности был связан с водолазанием. Я до сих пор действующий инструктор по дайвингу американской системы обучения двух ее подразделений. Дайвинг делиться на рекреационный и технический.
– И чем эти виды отличаются межу собой?
По сути, и то, и другое – это вид отдыха. При этом многие считают, что это вид спорта. Я считаю, что это неверное утверждение, потому что спорт предусматривает достижение каких-то результатов – достижение рекордов в сантиметрах, метрах, секундах, преодоление вершин. А дайвинг – это вид отдыха.
– Подождите, а погружение дайвера на определенную глубину разве не может быть отнесено к достижению результатов и установке рекордов?
Да, есть определенные рекорды достижения глубины в дайвинге. Они фиксируются. Но я не очень знаю, насколько это учитывается, где-то в Книге рекордов Гиннесса или что-то типа того. Конечно, интересно, когда человек достигает каких-то там рекордных глубин. Последнее достижение в дайвинге, например, было около 332 метров. Но нельзя считать это видом спорта, потому как это критически опасно для жизни. Не редкие случаи, когда такие мероприятия заканчивались трагически при попытке поставить какой-то рекорд. Все же это вид отдыха, пускай даже экстремальный в какой-то степени. Люди занимаются этим для получения удовольствия. Точно также, как альпинисты идут в горы и покоряют сумасшедшие вершины, где нет уже кислорода, но люди туда идут, подразумевая, что могут погибнуть. Тут надо смотреть со стороны психиатра на дайверов, альпинистов.
Вы спросили, чем отличается рекреационный и технический дайвинг. Так, рекреационный вид дайвинга – это погружения, жестко ограниченные глубиной и еще несколькими требованиями. Они имеют максимальную разрешенную глубину до 40 метров. А технический дайвинг предусматривает погружение с более рискованными или экстремальными условиями. К примеру, погружение в пещеры, когда у тебя над головой есть «надголовная среда» и ты не можешь всплыть, а можешь только закончить погружение там, откуда ты заходил в эту пещеру. Это уже технический дайвинг, где есть высокие риски в случае, если что-то пойдет не так. Так же опасность несет погружение с превышением декомпрессионных лимитов.
– Давайте остановимся на декомпрессионных лимитах подробнее. Расшифруйте, что значит это термин?
При погружении под воду, мы находимся под повышенным давлением, и, соответственно, нам приходится вдыхать воздух или другую газовую смесь, которой мы дышим, под повышенным давлением. Поэтому наш организм подвержен насыщению инертным газом, который входит в состав дыхательной смеси, в частности в воздухе. Большая часть вдыхаемого воздуха – это 78% азота. Этот газ не принимает участие в жизнедеятельности организма. Все мы знакомы с сильно газированной водой – это прозрачная, идеально чистая вода, но как только мы открываем крышку, а если это происходит еще летом в жару, то считайте, что мы уже наполовину выкупались – настолько интенсивно выделяется газ. Как правило, это углекислота и попадает она в нашу газированную воду под повышенным давлением. За счет этого газ растворен в воде, давление над поверхностью жидкости и в самой воде выровнено, и мы не видим никаких пузырьков. Как только открываем пробку – газ, который был над водой сразу же выходит в атмосферу, а газ, который находится под большим давлением в жидкости в растворенном виде, начинает выделяться в газообразном состоянии и мы получаем эти пузырьки. Тоже самое происходит у нас в организме, когда мы находимся под водой и дышим избыточным или повышенным давлением. Мы себя точно так же, как газированную воду насыщаем инертным газом. Неправильное пребывание по времени или глубине под водой может привести к тому, что у нас в крови появляются такие пузыречки газа. Чем больше будет таких нарушений, тем больше вероятность, что наша кровь будет выглядеть, как молочный коктейль. Это будет сплошная закупорка кровеносных сосудов, а как следствие инсульты и риск смерти.
Так вот в рекреационном дайвинге все лимиты поставлены таким образом, чтобы человек не мог достигнуть тех пределов, которые могут привести к декомпрессионной болезни. В техническом дайвинге при декомпрессионном погружении, дайвер самостоятельно планирует и выполняет свой план погружений, превышая эти лимиты. Он делает это осознанно, потому что бывают объекты или задачи, которые находятся за пределами рекреационного дайвинга.
– Какая глубина является сверхдопустимой для рекреационного дайвинга?
В принципе погружаясь на глубину свыше 40 метров, мы уже превышаем норму рекомендаций в рекреационном дайвинге. Ограничения в рекреационном дайвинге составляет до 40 метров глубину. Технические дайверы проходят обучение, сертификацию. У них совершенно другая конфигурация снаряжения, чем в рекреационном дайвинге. Они используют для погружения не только воздух, но и различные газовые смеси, специальное программное обеспечение для расчета плана погружения, подводные компьютеры, где дублируются основные элементы комплекта снаряжения. Приборы тоже должны дублироваться. Поломка дайверского компьютера приведет к тому, что человек просто не будет знать, как закончить погружение без ущерба для своего здоровья. Риски значительно выше в таких погружениях. Технические дайверы делают это ради своего удовольствия. Они не зарабатывают на этом деньги. Это отдых, но не все его посчитают нормальным. Рекреационный дайвинг поставлен в такие рамки, чтобы человек не причинил себе вреда и содержит минимальные риски, а технический дайвинг уже снимает все эти ограничения и человек идет осознанно на подверженнее себя опасности. Технический дайвер понимает, что если что-то пойдет не так, то исход может иметь самые тяжелые последствия. Но его и готовят так, чтобы он мог самостоятельно с таких ситуаций выйти. Там есть один нюанс – при планировании ты задаешь себе вопрос: «А что если?». На каждый такой вопрос ты должен дать ответ. Например: «что будет, если у меня лопнет шланг подачи воздуха» и. т. д
- То есть нужно провести большую работу по планированию и анализу последствий.
Да, потому что если у тебя нет ответа на вопрос «что если?», то такое погружение необходимо отменить. Если ты не знаешь, как выйти из этой ситуации.
– Вы ведь обучаете техническому дайвингу? Изменилось ли количество учеников в разрезе последних лет?
Я вам не отвечу на этот вопрос. Цифры субъективные. Из условной тысячи рекреационных дайверов, прошедших начальный курс обучения (можно долго продвигать и расширять свои возможности), в лучшем случае до вершин технического дайвинга доходит один человек и это уже хорошо. Оценить тенденцию роста или падения очень сложно. В Запорожье есть технические дайверы, но, я не наблюдаю их погружений в нашем регионе. В частности, в самом городе. Возможно, я не владею всей информацией, но стараюсь следить за социальными сетями, какими-то событиями. Крайне редко появляются упоминания о том, что в Запорожье было сделано какое-то техническое погружение. В Киеве ребята очень активно погружаются – они ездят в карьеры с большей глубиной. Запорожье в этом плане отстает, как в техническом, так и в рекреационном дайвинге. Я имею в виду погружение в нашем регионе. При этом у нас достаточно много людей, которые ездят отдыхать на Красное море, Мальдивы, ЮАР, могут себе позволить зарубежные поездки на красивые теплые моря с яркими рыбками. А вот у нас в карьерах или же в реке эти же люди не погружаются.
– Потому что после условного дайвинга на Филиппинах уже не интересен Днепр или есть и другие причины?
Интерес тоже имеет большое значение. Скажем так: там действительно это все красивее, ярче, проще и безопаснее. У многих этих людей дайвинг это не настолько серьезное увлечение, хобби, которое захватило все свободное время. Они могут себе позволить эти поездки, как обычно люди едут на лыжах покататься или поехать на море ближе к солнышку после тяжелых будней, кто как зарабатывает деньги. С другой стороны, есть люди, которые этим уже заболели. Я всегда говорил и говорю, что дайвинг – это очень заразное и почти неизлечимое увлечение. Всем своим ученикам я советую хорошенько задуматься прежде, чем начинать. И это действительно, правда. Ведь те, кто увлекается дайвингом занимается этим многие-многие годы, если не до конца жизни. При этом есть и такие, кто не находит себя в этом. Просто не их увлечение.
– На каком этапе можно понять, что это уже не просто рядовое увлечение? Как это произошло с вами?
Меня, наверное, не надо брать, как пример. Я не среднестатистический человек. Для начала это была моя работа. Я просто зарабатывал на жизнь водолазом. Потом это стало увлечением, которым я буквально заболел и загорелся. Может это мне было предначертано. В прошлом я спортсмен и занимался, в том числе, и плаванием. Естественно, если я умею плавать, то мне хотелось эти навыки воплотить куда-то в жизнь. Поэтому я еще в детстве нырял и плавал с ластами и в маске. Все к этому шло. Я с детства видел эту подводную жизнь, рыб. Сначала я погружался на глубину в 1,5 метра, потом мне становилось все интереснее, а что будет дальше, а где увидеть сома-людоеда. Мой пример не будет правильным. Я вот сейчас приведу пример о том, как другие люди понимают, что дайвинг – это больше, чем рядовое увлечение. На днях мне позвонил мой товарищ и попросил помочь советом. Он не так давно занимается дайвингом и понятное дело, что работа не дает возможности через каждые две недели ездить в теплые края по всему свету, а еще ведь надо на хлеб зарабатывать. Он ныряет, в том числе и внутри страны и он понял, что летнего сезона ему мало и оказывается, что можно нырять и зимой. Он попробовал, а зимой холодно в мокром костюме. Он звонит и говорит, что пришел к тому, что надо покупать сухой костюм. Разница в температурных режимах. Сухой костюм может позволить погружаться под лед, а отдельный мокрый костюм рассчитан до определенной температуры, а там – ну, хочешь, чтобы почки были больные, можешь погружаться или простатит заработать. Не хочешь – значит, этот костюм не подходит. Так вот я ему ответил буквально следующее: «Если тараканы одержали все-таки победу в голове – значит покупай. Я себе купил». Так вот это и есть ответ на ваш вопрос. Люди приходят к дайвингу по-разному: это способ попробовать что-то новое. Этот парень загорелся потому, что летом у нас не лучшие условия видимости в реке и все не увидишь. Зимой прозрачность значительно улучшается, но он не может это сделать, потому что оборудование не позволяет, а хочется. В чем еще специфика – эти костюмы в разы дороже обычных, условно от тысячи долларов. А там если немного добавить – можно и машину купить. И надо думать, а стоит ли на это тратить деньги вообще. И когда человек понимает, что просто не может от этого отказаться и очень хочется новых погружений, то у дайверов это называется «жабры сохнут».
– Дайвинг как наркотик. Мне это напоминает некую зависимость.
Да. Это когда уже все невмоготу, и надо куда-то ехать нырять. В этот момент начинается условная «ломка», если ты не нырнул. Это такой период. Кому-то неинтересно рисковать своим здоровьем и нравится смотреть на прозрачную воду с красивыми рыбками, кто-то уже буквально поименно знает всех этих рыбок. Да, они яркие и пестрые, но все одинаковые. Ты их видел вчера, сегодня и вероятно увидишь завтра. А это уже не так интересно, как тот восторг от первого раза. В это время человек начинает искать что-то другое. Нырять хочется, а смотреть одно и то же скучно. Тогда люди начинают интересоваться затонувшими кораблями. Когда все корабли уже в этом регионе посмотрели, оказывается, что есть и другие, но они глубже. А там уже больше риски. На самом деле, пока человек пришел к этим кораблям, то он уже прошел несколько курсов после начального. Он уже осознает, что если ты не хочешь заработать декомпрессионную болезнь, о которой мы с вами говорили, то единственный способ этого избежать – не погружаться (смеется). Чем дальше и глубже, тем интереснее, но декомпрессионная болезнь не то, что в дверь стучится, она уже рядом стоит. Тогда человек может выбрать поход в технический дайвинг. Там много ограничений, которые заставляют задуматься. Во-первых, это очень сильно ударяет по кошельку. Здесь нужно купить другое снаряжение, его надо дублировать, а это стоит больших денег.
– А вы можете озвучить среднюю стоимость снаряжения для дайвинга?
Я всегда отвечаю на этот вопрос встречным вопросом: «Сколько стоит автомобиль?». Тогда все начинают спрашивать, а какой именно автомобиль. То же самое и со снаряжением. Многое зависит от специфики, от того, чем вы планируете заниматься. При одних условиях это снаряжение или эта часть оборудования не нужна вообще и ее покупать не стоит, а в другом случае без них ты просто не сделаешь погружение. Нужно понимать, куда вы собрались, чтобы говорить о том, сколько это будет стоить. Так, когда ты посмотрел глубокие корабли, начинаются пещеры, а после или вовремя начинается переход уже вообще на другое оборудование – ребризеры, закрытую схему дыхания. Этот ребризер может стоить от 5 тысяч долларов. Это бесконечно для тех, кто по-настоящему болен дайвингом. Для тех, кто «здоров» им достаточно нырнуть, посмотреть на красивых рыбок, затем сделать погружение в стакан, потом в фужер, немного отдохнуть и опять перейти на рыбок. Так «нырять» можно куда хочешь – хоть в стакан, хоть в фужер, хоть в море, хоть в сауну (смеется). Все индивидуально. Каждый болеет по-своему. Многие до пещер не дотягивают, как я, например. Хотя очень сильно хотелось этому научиться. Материальные возможности не позволили. Тогда люди идут в реку Днепр или другую какую-то реку.
– В чем особенности погружения именно в реке?
Это один из экстремальных видов погружений, потому что здесь условия ограниченной видимости за счет прозрачности по сравнению с океаном. Это условия ночных погружений круглые сутки, потому что лучи солнца с глубины 10 метров не проникают в реке под воду. Зимой прозрачность становится лучше. Нельзя забывать и про течения, которые создают много неприятностей в реке. Остатки брошенных сетей, якорных веревок или рыболовных снастей на фоне плохой прозрачности воды, тоже добавляют адреналина. Много факторов, которые делают экстремальными такие погружений. Люди, которые уже поняли, что просто красивые рыбки – это не их, они пробовали погружаться на затонувшие корабли, проникали в машинное отделение судна, погружались в надголовные среды, где если что-то пойдет не так со снаряжением, то головой ты три палубы железные не пробьешь, чтобы всплыть аварийно и спастись. это значит почти то же самое, что погружение в пещеры. Люди стремятся найти что-то интересное. Погружение в реке – это именно тот вид дайвинга, когда рыбок ты уже видел, с ними здоровался, на врэки погружался и возил людей туда со своего дайв-центра, а на пещеры денег у тебя нет. В реке каждое погружение оно новое.
– Очень большой пласт ваших подводных экспедиций посвящен изучению подводных объектов поселка Айнлаге (Кичкас). С чего все началось?
Когда я работал водолазом, я услышал байку о том, что у нас в городе когда-то был мост и после его взрыва, под воду ушел железнодорожный состав. По одной из версий он перевозил зерно, по другой – муку, по третьей – пленных и так далее. Итог в том, что в эти вагоны с чем-то заплыли сомята, разъелись до необычайных размеров и якобы не могут выплыть. Байки байками, но дыма без огня не бывает. Мне стало интересно узнать, был ли у нас вообще такой мост. Его следы находятся у нас возле острова Сагайдачного. Там находится опора моста. Ее хорошо видно с плотины Днепрогэса. Очевидно, что, если опора есть, значит был и мост, а если был мост мог быть и эшелон, который ушел под воду. Тогда я начал эту идею раскручивать, и мы попробовали вместе с моим товарищем найти этот эшелон. Это было давно. У меня на тот момент не было ни техники, ни знаний. Просто на голом энтузиазме и обычном оборудовании отправились искать. Мы проверили, что находилось под опорой. Я дошел до глубины около 30 метров, и у меня раздавило давлением иллюминатор фонаря, потух свет, я взял запасной фонарь товарища и его тоже раздавило на глубине 20 с лишним метров. На тот момент мои поиски закончились.
– Когда вы решили продолжить поиски моста?
Когда стал инструктором по дайвингу. Я подумал, что это будет весьма интересный объект для посещения дайверов, если его найти. Но сложность была в определении, куда был переброшен этот мост и на какой берег. Я пошел уже по другому пути – отправился в библиотеку, нашел всю литературы на эту тему, изучил документы, фотографии, историю моста. В итоге мы поняли, где теоретически может находиться этот эшелон. Подход уже был более серьезный. Благодаря поиску материалов, удалось определить размеры моста, найти его описание. В итоге фрагмент Кичкасского моста и состав мы нашли. Один из видеороликов увидел Артем Бородин. Я не знал этого парня до того момента, пока он мне не позвонил. Это запорожский краевед, который интересуется историей нашего города и, в частности, меннонитами. Ему стало это интересно. Как оказалось, он тоже прорабатывал версию взрыва Кичкасского моста и ушедшего под воду эшелона с точки зрения истории. Один из источников, который давал информацию об этом крушении, утверждал, что мост взорвали «махновцы». Бородин нашел мемуары одного из белогвардейских офицеров, где говорилось, что «махновцы» вообще к этому не причастны. В вагонах мог быть провиант, лошади, там могли находиться раненные. Это был полноценный обоз. Он перезвонил мне, чтобы узнать детали и уточнить видели ли мы под водой человеческие останки. Во время разговора он вскользь бросил фразу о том, что у нас есть целый затопленный поселок под водой. Он начал мне рассказывать о том, что после строительства Днепрогэса здесь под воду ушла колония Кичкас. С того момента мы начали этим заниматься.
– То есть Бородин готовил исторические справки и архивные материалы, а вы уже исследовали объекты на месте?
Да. Я не хочу, чтобы мне приписывали никакие открытия. Вся историческая справка, которая шла по колонии и по конкретным объектам, карты, схемы – это все заслуга Бородина. Мы обсуждали все вместе, но архивная работа больше на нем. Я занимался привязкой к реке, изучением местности, координатами. Например, он находит фотографию усадьбы меннонита Исаака Лейна, а я уже начинаю по схеме поселка примерно привязывать это все к реке. На схеме он мне показывает, что была скала, где меннониты отмечали уровни паводковых вод, а я начинаю искать, где она может находиться под водой.
– Я правильно понимаю, что у вас есть карта меннонитского поселка, куда нанесены все объекты, находившиеся там?
Скорее это схема. Картой это назвать нельзя, потому что карта предусматривает координаты каждой точки. А их нет. Тогда все было бы очень просто – координаты вбил, нырнул и нашел этот камень. Это просто схематический чертеж поселка Айнлаге, на котором указано, где проходила улица, сколько домов стояло по правую и по левую сторону. При этом есть описания, сделанные Артемом Бородиным, которые указывают, что здесь стоял завод Копа, находился водомерный камень, там была православная церковь. Артем много работал с меннонитскими сайтами, немецкими архивами, книгами. Я не могу сказать, что есть какой-то план по поиску колонии Айнлаге, нет. Есть интересная идея – например, трехэтажный дом Лейна и мы пробуем его найти. А на этом водомерном камне, на древнеславянском, указаны отметки и даты разливов Днепра.
– Там ведь на нем были выбиты даты? Какого он размера?
Именно, при этом даты 200 – летней давности. Я не замерял его длину. Но на фото видно, что рядом с ним находился человек. Можно легко представить, каких он размеров. Это ведь не тот камень, которые сделали в каменной мастерской, привезли и поставили. Это природная скала, выход гранита из грунта. Его невозможно выкопать и поставить в музей.
– Как нашли кладбище и что произошло с мемориалом «Ангела»?
Мы узнали о том, что на территории Айнлаге было кладбище и на нем был уникальный памятник из белого мрамора в виде "Ангела", который промышленник поставил своей супруге. К нему ходили чуть ли не на экскурсию из-за его необычайной красоты. У нас была только фотография отвратительного качества самого памятника и фото кладбища. Мы даже не имели представление о том, где он находится. На самом деле фото кладбища уже многое нам дало. Мы смогли на схеме предположительно найти погост, исходя из местонахождения тех объектов, о которых, нам было уже точно известно. Нужно брать во внимание прозрачность воды и то, что я вижу под водой не дальше, чем метр, от силы два. Под водой километры можно искать всю оставшуюся жизнь. Можно было проплыть в полуметре от этого «Ангела» и не знать, что он там стоит, потому что его просто визуально не видно. Мы приняли решение найти для начала кладбище, потому что искать «Ангела» – это все равно, что искать иголку в стогу сена, не зная, где само сено. Один из памятников я нашел, когда заметил в 10 сантиметрах от дна какой-то квадратный предмет. Стало понятно, что это не природный камень, а рукотворный. Я стал раскапывать и увидел на немецком надписи. Это был постамент стелы, чуть дальше я нашел саму поваленную стелу. Расстояние между ними было настолько маленьким, что я не мог туда подобраться с камерой со светом. Поэтапно мы начали исследовать все постаменты, чтобы найти «Ангела».
– Расскажите подробнее о том, с чего начинаются такие поиски. Как вы оцениваете местность, просвечиваете эхолотом предположительное местонахождение объекта?
По факту все находится следующим образом. Сначала собираем исторические данные – схемы, карты, фотографии и все, что может дать нам информацию. Затем выход на водоем и поиски с помощью эхолота или гидролокатора, привязка этого всего к GPS-координатам и затем уже погружение.
– Когда вы погружаетесь, вас кто-то страхует?
Смотря, о каком погружении идет речь. Если это погружение под лед, то желательно, чтобы были люди на сигнальном конце. Если это просто погружение, то чаще всего я это делаю соло. Есть даже такой курс, и я являюсь инструктором по соло-дайвингу. Но в рекреационном дайвинге студенту всегда доносится мысль о системе партнерства. Все погружения под воду должны делаться в группе или в паре. На этом основана система безопасности. Если под водой что-то происходит не так, то твой напарник, который находится на расстоянии вытянутой руки, окажет тебе помощь и поделится с тобой воздухом, запасным дыхательным автоматом, поможет выпутаться из сетей и окажет помощь, если ты выбился из сил. Это твой страхующий водолаз. Все погружения, которые делаются соло, обычно не приветствуются и сильно критикуются. При этом система, по которой я обучаю она первая разработала курс под названием «соло дайвер». Курс разрабатывался специально для фото – и видео-операторов. Из практики, если подводный фотограф всю жизнь мечтал сфотографировать какого-то жучка-таракана, который есть только в этот море и в этот момент плывет группа из 10 человек и только он навел фотоаппарат, а жучок в норку забился. Этот фотограф будет ждать этого жучка, либо пока он не выплывет, либо пока у него воздух не закончится. Вся остальная группа не понимает, почему они ждут, ведь они заплатили деньги за дайвинг, а рассказать об этом громким голосом под водой не получается (смеется). Для таких случаев и нужен соло-дайвинг.
Я не могу сказать, что ныряю совсем один. Мне желательно, чтобы кто-то был в лодке. Наученный горьким опытом четверть века назад, когда ныряешь один, а выныриваешь – и ни лодки, ни вещей, ничего уже нет. Поэтому надо, чтобы кто-то в лодке находился, был в обеспечении, помог что-то подать, принять, помог одеться или раздеться. Так удобнее.
– Как вы узнали о существовании психиатрической лечебницы «Бетания» и как удалось ее найти?
Артем Бородин начал с ней разбираться. Нашел остатки на берегу. Нам помогала Елена Середа. Ей принадлежит надводное видео. Мы раздобыли схему больницы, тогда стало понятно расположение корпусов по отношению к берегу. Тогда и возникло предположение, что они под водой. Мы начали высчитывать расстояние от кромки воды до того месторасположения, где они могли быть. Сканировали дно эхолотом, после долгие часы потратили на разборку этих сканированных элементов. Сейчас нам уже стало понятно, что перед затоплением лечебницу, вероятно, разобрали. Там еще есть водонапорная башня с большими фрагментами, а главный корпус еле-еле виден из ила. В общем, с исследованием под водой не все гладко складывалось. Я специально подготавливал материал для зимы, чтобы проверить это все под водой, но не было нормальной прозрачности, а после встал лед, при чем такой, что на лодке уже не проедешь, а ногами с оборудованием это делать опасно. Летом тоже были неблагоприятные условия и тогда я уже решил погрузиться с той видимостью, какая есть. Там было много красных кирпичей. Мы подозревали, что это были остатки «Бетании», но только этой зимой удалось сделать полноценное погружение. При этом у моего товарища разгерметизировался сухой костюм, нужно было срочно заканчивать погружение и выходить, потому что человек мог получить переохлаждение.
– Вы ведь будете еще искать водонапорную башню с «Бетании»?
По-хорошему уже и не надо ничего искать. Нужно просто нырнуть и проверить. Уже понятно, где она есть. Когда будет время выберусь и постараюсь нырнуть, потому что уже хочется поставить точку на этом объекте.
– И самый долгожданный вопрос о затонувших кораблях. На вашем канале в Youtube есть немало видеороликов, где вы исследуете затонувшие судна. В числе последних – корабли девятнадцатого века. Расскажите о специфике работы с врэками?
Когда я говорил о врэках, то больше имел в виду черноморские корабли, где был дайв-центр. Там и основная специфика была как раз погружение на затонувшие корабли, и он так и назывался «Wrecks of western Crimea». Мы возили группы на 5 или 6 кораблей, которые доставали с помощью плавсредства в нашем регионе. Это были в основном корабли времен Первой и Второй мировых войн. Они привлекают внимание тем, что там появляется экстрим и можно увидеть помещения изнутри. Корабли интересны, когда они почти никем не тронуты.
– А такие еще есть?
Почти нет. Я еще застал «Волго-Дон» или «Цесаревич Алексей Николаевич». Я еще там посуду видел и есть фотографии с ней. Когда это становится массовым объектом погружений, то это все разваливается, разворовывается и теряет свой облик. Тем не менее, погружаться на корабли интересно. На сухогрузе «Волго-Дон» стояли в ящиках боеприпасы, на «Варне» зенитный пулемет был. Это ощущение, когда ты вживую прикасаешься к тому, что видел в детстве в фильмах.
– А что на счет деревянных кораблей?
На мой взгляд это еще более интереснее, но в той перспективе, когда можно принять участие в археологических исследованиях этого объекта. Когда поднимали дубль-шлюпку я немного помогал нашим археологам, в частности Валерию Нефедову делать фотосъемку этого объекта, когда его размыли, но еще не собирали артефакты. Нужно было зафиксировать, что где лежало, как это выглядело, каких размеров. Это необычайно интересно. Сейчас в Днепре лежит еще одна дубель-шлюпка, там только передняя носовая часть видна из песка, а остальное все под грунтом. Это значит, что оно не тронуто. Там могут быть, какие-то предметы обихода казаков. Например, в предыдущем судне были найдены казаны, веревки, мушкеты. Эти объекты не должны посещаться дайверами до их исследования учеными. Тем более, такие хрупкие, как деревянные корабли, которым уже по 300 лет. Я считаю, что их должны исследовать, описать, сделать замеры, чертежи и поднять артефакты, которые рассказывают о периоде объекта. Только после этого, можно делать какие-то туристические погружения. Если объект не будет поднят на поверхность, то его нужно тут же засыпать обратно землей, чтобы его никто не видел, и он не разрушился. Для полноценного обследования объект нужно консервировать, реставрировать и ставить на обозрение для всех.
– Есть риск, что 300-летние корабли, так никогда и не будут подняты в связи с тем, что банально нет денег на их консервацию и последующую реставрацию.
Так это и будет, если ничего не предпринимать. Их просто время разрушит. Те же гвозди начинают ржаветь, дерево на этом участке распадается, доска прогнивает, ее течением подхватывает и уносит. Понятно, что это история государства и ее необходимо спасать и немедленно. С каждым годом мы теряем историю. Почему я настаиваю на том, что такие объекты нужно закопать? Под илом и песком будет лучшая сохранность. В глобальном понимании я не знаю, что с этим делать. Те корабли, которые были подняты и находятся в музее судноплавства летом содержатся там под 40 градусной жарой, а зимой под 20 градусным морозом. Сам ангар – это частная собственность и в любой момент его владелец может забрать обратно. То есть это даже не музейная собственность, что уже говорить об отсутствии климатических условий. Там тонкие металлические стеночки, которые невозможно отопить. Там сквозняк и ветер гуляет. Ни о какой температурной изоляции говорить не приходится.
– Вы контактируете по поводу каких-либо объектов с сотрудниками национального музея «Хортица»?
У меня есть телефоны этих ребят. Иногда я им звоню. Они мне звонят реже. Я специально выкладываю ролики и указываю о том, что возможно нашим археологам это будет интересно, но нужно понимать, что у них есть свои еще пять кораблей под водой.
– Как проходят подводные экспедиции? Что является основой?
Когда есть средства, тогда и есть экспедиции. А вообще, когда захотелось интересно нырнуть, тогда связываюсь с Артемом и спрашиваю: «А что мы с тобой еще не посмотрели?». А там у нас в планах всегда есть что-то. На бензин есть деньги, воздух себе забью и надо еще найти того, кто в лодке посидит. Вот и вся экспедиция. Так я и снимаю кино. Когда нет за что заправить машину или лодку, тогда экспедиция откладывается на неопределенный период. В промежутках еще определяется время года, прозрачность.
– Самая лучшая прозрачность зимой?
Да, отмирает вся зелень, которая у нас буйно летом цветет и из-за которой река превращается в зеленое болото. При температуре воды в 0 или 1 градус все это благополучно оседает на дно, вода становится чистой и тогда есть возможность что-то зафиксировать, увидеть и достичь каких-то наглядных результатов.
– У вас было такое, что поиски не удавались и вы опускали руки?
В моем случае работа и хобби совпало. Это лучшее сочетание. Я не могу бросить работу, потому что кушать хочется. А сама работа становится интересной, когда это увлекательное хобби. Оно друг друга поддерживает. У меня не было такого, что я опускал руки или «перегорал». С поисками «Ангела» мне многие люди писали в комментарии о том, что видно, как я расстроился. Мы нашли могилу, на котором он стоял и нашли постамент, но самого «Ангела» не было. Вероятно, его вывезли. Было понимание того, что результат отрицательный. Когда ты затрачиваешь энергии и силы, хотелось бы увидеть положительный результат. Но я не могу сказать, что он полностью не удался. Мы ведь нашли место, определили, где оно находилось и обнаружили кладбище. Это очень важно. Мы получили понятие, где условно в колонии находилась церковь, рынок и полицейский участок. Это точка отсчета.
– Какое свое погружение вы считаете наиболее успешным в плане поиска объектов?
Это и Кичкасский мост и водомерный камень. Помню, когда я на него наткнулся и увидел эти надписи, где еще содержались «ять» и была отметка 1845 год, то я был очень рад. От последнего найденного постамента я тоже был в восторге. Наш краевед Игорь Павелко выложил фотографии, которые ранее не были в общем доступе и там был изображен постамент рядом с каналом. Тогда же появилась информация, что постамент был воздвигнут в честь окончания строительства этих каналов. Я тогда пытался узнать был он или и есть до сих пор, но под водой. Ответа я так и не получил, но фотография меня заинтересовала. У меня было понимание, где этот канал мог быть и в том районе я уже нырял. Почему этот объект вызвал такой восторг, потому что не было времени на поиски. Это же надо целенаправленно выехать на воду с приборами, эхолотами, посветить, разобрать эти снимки. Мы приблизительно оценили место и сразу же нашли этот объект. Это просто удача я считаю.
– А если нет фотографий, то получается невозможно исследовать объект, потому что мы не знаем его визуальные очертания?
Мы просто не знаем, что ищем. Нужно хотя бы описание и как можно более подробное. Чем больше данных, тем легче искать. Это сужает круг поиска. Если это километры, то можно потратить на это годы.
– Сейчас вы не только являетесь инструктором по дайвингу, но и обучаете детей в кружке "Аквабиотехника" центра "Грани". Почему вы решили попробовать себя в роли педагога?
Этот кружок имеет свою историю. Образован он был в 1979 году. Я лично был знаком с инструктором Алексеем Вороненко, который здесь ранее вел этот кружок. Он уехал. Преподавать стал его ученик, а когда число детей увеличилось, то мне предложили его вести. Я поинтересовался в первую очередь программой обучения и понял, что там нет ничего такого, чего бы я не знал и не мог бы объяснить. Проблема заключается в том, что сейчас фактически нет подводных археологов. Их никто не выпускает. Была идея у Дмитрия Кабалии и Вячеслава Зайцева еще в прошлом году о создании летней школы подводной археологии. Опять -таки не получилось ничего провести из-за финансирования. Сейчас они рассчитывают получить грант и пригласить студентов из 5 вузов, чтобы дать им первоначальные навыки подводной археологии. Я считаю, что это направление в кружке нужно развивать и давать возможность детям видеть живые экспонаты 18-19 века, которые находятся под водой. Не надо делать из папье-маше ничего и пускать это на воду и говорить, что это затонувший корабль. У нас есть реальные корабли, которые нужно показывать детям и увлекать их. Хотелось бы, чтобы они проводили подводные занятия вместе с настоящими подводными археологами, которые доставали эти корабли. Я думаю, что это направление кружка должно развиваться.
– Как сейчас проходят занятия?
Есть теоретическая и практическая часть, также здесь мы обучаем основам фотосъемки. Когда я пришел на работу, то в первую очередь спросил будут ли дети погружаться. Мне сказали, что предусмотрены занятия в бассейне. Сейчас это действительно проблема. Многие годы занятия проходили в бассейне ШВСМ, который сейчас закрыт на реконструкцию. Я пришел на работу в сентябре 2018 года и в планах было, что бассейн швсм откроют в октябре 2018 года. я тогда подумал, что как раз начнем с теории, а потом и бассейн откроется. На сегодняшний момент он уже 2 года, как открывается. По телевидению говорят, что откроют его к лету 2020г.. Но сейчас сложно, что-либо сказать. Нужно отдать честь руководству Центра, они пробили нам 2 часа в бассейне «Салют» на Кичкасе. С сентября 2019 года бассейн "Салют" тоже закрылся на ремонт и пока нет точной информации, когда же его откроют.
– И как же теперь планируете проводить обучение без воды?
Это ведь не только наш кружок. Куча детей осталась без бассейна. В СМИ была информация, что выдающимся спортсменам оплатили абонементы на занятия в «Спорт Лайфе». Мы тоже не против, чтобы нашим детям оплатили занятия в каком-нибудь бассейне. Будь-то «Байкал», «Славутич» или какой-нибудь другой бассейн. Дети разбегутся в итоге, никто не будет заниматься только на теории, ради того, чтобы он потом во сне нырял и представлял себе, что плавает. Это колоссальная проблема. Это ведь касается не только нашего кружка и других спортсменов. Вот как можно было закрыть на ремонт одновременно два муниципальных бассейна, и так и не сделать его?! Я понимаю, когда делают капремонт, все разрушают и нужно накрыть бассейн, но в случае с «Салютом», там ведь просто кафель положить и два крана вкрутить, чтобы они лучше воду подавали. Я утрирую, конечно, но это ведь действительно не большой объем работ. В этих бассейнах занимаются не самые богатые дети. Руководство нашего Центра при всем желании не может разрешить эту проблему. У нас есть аудитория, компьютеры, но не хватает на наше количество детей оборудования.
– Что это за оборудование должно быть?
В первую очередь, это регуляторы, с помощью которых дышат под водой. Это должна быть хоть одна подводная фото- или видеокамера, раз уже в программе есть подводная съемка. Это должны быть ласты и маски, костюмы, компенсаторы плавучести. То есть обычное водолазное снаряжение, без которого ребенок не может физически пойти под воду. Грубо говоря, у нас есть один регулятор на всех. Я вот подал список, что нужно для занятий кружка, но я не написал ничего сверхъестественного, а лишь то, что предусмотрено программой. Я уже прошу хоть частично обеспечить оборудованием, по паре единиц, чтобы мы могли бы с детьми хотя бы понимать, как это выглядит и работает. Так, как Центр коммунальный эти вопросы решают на сессии областного совета. Это правда важно. Дайвинг – это прогрессивное направление и вид отдыха, который популярен в мире. Я стремлюсь следить за этим, но все упирается в материальное обеспечение. Даже выезд на водоем должен обеспечиться Центром. До реки нужно доехать, а для этого нужен автобус. Акваланги в руках мы тоже не понесем, а для этого нужен транспорт, который их отвезет. Мероприятие нужно обеспечить медработником, а его нужно где-то брать. Это обязательно, потому что экстремальный вид отдыха. Да и просто колючку или стекло можно в палец загнать. Это тоже тянет за собой деньги. Мы очень надеемся, что на эти проблемы обратят внимание и дадут возможность детям и подросткам изучать подводную археологию и делать свои открытия.
Источник: 061.ua